К 115-летию Акиры Куросавы

Обожаю Достоевского и непрерывно читаю его...

Акира Куросава

Каждая встреча с фильмами Куросавы – это открытие незнакомой нам правды о людях, живущих среди погасших и непогасших вулканов, об удивительной стране, полной чудес природы. И как Япония удивляет каждого, кто видит её в первый раз, так и творчество выдающегося представителя ее культуры опрокидывает наши установившиеся понятия о вещах, о человеке, о мире.

Одно из частых обвинений наших зрителей в адрес японских фильмов состоит в том, что они слишком растянуты и замедленны. Наверное, найдутся люди, которые «откроют» эти недостатки и в фильме «Под стук трамвайных колес» (1970). Это значит, что за внешней плавностью и спокойствием восточного темперамента они не замечают внутреннего огня, за обстоятельным описательством кинокамеры – своеобразной пластики японцев, о которых публицист Всеволод Овчинников, автор одной из самых интересных книг о Японии, «Ветка сакуры», писал: «Люди здесь не только иначе говорят, они по-иному чувствуют, у них свой подход к жизни, иные формы выражения забот и радостей». Следовательно, невозможно воспринимать произведения японских художников кино во всей их полноте, не учитывая своеобразных эстетических элементов и всего, в чем проявляются сокровенные особенности национального духа. Что же касается фильмов Куросавы, то в них, как и в любом произведении незаурядного художника, мы сталкиваемся с трудно постижимыми закономерностями, даже с загадками.

Искусство Куросавы соблазняет и обязывает делать сравнения, искать смысловых и формальных соприкосновений с идеями и образами произведений других искусств. И в особенности литературы – прежде всего благодаря тому обстоятельству, что в центре его творчества стоят несколько экранизаций великих произведений: «Макбет», «Идиот», «На дне». Куросаву сравнивали с «поэтическим реалистом» Марселем Карне, пытались обнаружить в его произведениях влияние итальянских неореалистов, а потом оказывалось, что он не видел ни одного из названных в этих сравнениях фильмов. Действительно, подобные сопоставления не лишены оснований, заманчивы и увлекательны для исследователей, но они не ведут к серьезному искусствоведческому разговору о творческом влиянии. Кроме одного – коренной философской связи с русской классической литературы и особенно с Достоевским. Это утверждение может показаться странным – настолько глубоко различие в национальном характере, быте, истории.

Но в данном случае это факторы не первой важности, общность рождается на основе деятельного гуманизма, живого сострадания народным мукам, мощного голоса писательской совести, чувствительного сердца. «Обожаю Достоевского и непрерывно читаю его, – заявляет Куросава. – Я думаю, что ни один писатель не выразил так, как он, сочувствие и доброту. Достоевский с его огромным сочувствием перешагнул границы доступного обыкновенному человеку».

Для Куросавы Достоевский не только любимый автор, но и постоянная школа. Как и Достоевский, он изображает бесконечные страдания униженных и оскорбленных и бесконечную боль от этих страданий.

Его фильмы рассказывают, какое гибельное влияние оказывают на человека и на его духовную жизнь ненормальные социальные условия, бедность, предрассудки. Как Достоевский, он чуток ко всем страданиям и преступлениям в мире, стремится открыть то, что стоит за этими преступлениями, и, хотя редко пускается в анализ социальных причин, никогда не путает социальных адресов. Он вводит аналитические зонды в глубины человеческой психики и экспериментирует над нею, опробует ее на крепость, гордость и достоинство человека. Какие бы вопиющие и страшные истины он не открывал, его фильмы, как и произведения великого русского писателя, не угнетают и не принижают зрителя, ибо, они пронизаны стремлением защитить человеческое в человеке, просветлены неизбывным авторским гуманизмом.